Отправлено: 01.10.08 12:04. Заголовок: ХАРТЫ И ХОРТЫЕ
Мартин: Разницу между собаками - я имела в виду разницу между породами ХОРТОЙ , чьи фотки я вывесела и ХАРТОВ , чьи фото выставляете Вы , ну неужели же можно эти две породы перепутать ? И мне почему то кажется , что Вы не такой уж непонятливый , но по каким то соображениям Вы мне не ответили
Отправлено: 28.10.08 01:01. Заголовок: Очень красивая Alexa..
Очень красивая Alexa-Zaba. Потрясающее тело! Хочется гладить и гладить... Я рассматривала ее крупный портрет, интересно, как у хартов называется окрас, когда по красному фону черное напыление?
А на папу, мне кажется, больше всего похожа Zanga Zaba.
А Dagma Akacjana - просто неземной красоты собака! Если честно, у меня нет слов! Я даже не подозревала, что харты такие стильные и красивые.
Отправлено: 28.10.08 13:08. Заголовок: martin Спасибо за ин..
martin Спасибо за интересную информацию! Очень красивые собаки и очень качественные фотографии ! А снимал один и тот же человек , или у вас все талантливые?
Отправлено: 17.12.08 13:13. Заголовок: Мартин, не могу отпр..
Мартин, не могу отправить Вам личное сообщение. Почему-то не получается. Используте фото по своему усмотрению. Всегда рада поделиться материалом.
Лидия
постоянный участник
Зарегистрирован: 22.04.06
Откуда: Санкт-Петербург
Рейтинг:
4
Отправлено: 02.03.09 19:43. Заголовок: В центральной Польше..
"Miuti"
цитата:
В центральной Польше после войны находилось много представителей породы chart polski. Действительно, много истребили, но что то и осталось. Из этой группы вывели породу. Кровь хoртой влили только в начале 90-тых годов XX столетия.
Chart polski (фото - cмотри выше) для породы нетипичный из за шерстного покрова.
Отправлено: 07.03.09 02:17. Заголовок: Oi! Kak dolgo ne osm..
Oi! Kak dolgo ne osmotrival etu temu o hortiakah. Postaraius' prochitat tekst iz gazeti.
Eti snimki, kotorie postavila Lidia, eto hortiaki ot gos. Stanovoi i eshcho odna suka iz Moskvi, kotorie bili pokazani v Donaueschingen v Germanii. Tam festival borzih, no v ringah pokazivaiut tol'ko priznanie porodi.
V nemetskoi organizatsi ochen' aktivniy Jan Scottland, kotoriy sesdil v Kirgistan posmotret' taiganov (ego sait www.taigan.de) On zanimaetsia aborigenami iz Evropi (podenco i ostal'nie). Emu kazalos' interesno pokazt' eti sobaki borziatnikom, kotorie priehali v Donaueschingen. Tam ochen' mnogo liudei i tak voznikla vozmozhnost' prezentatsi sobak. Oni prosto pobegali po krugu, kto-to pokomentiroval i vsio.
martin
постоянный участник
Зарегистрирован: 19.02.07
Рейтинг:
2
Отправлено: 07.03.09 02:19. Заголовок: Mozhno u vas poprosi..
Mozhno u vas poprosit' skani etogo teksto po mail? To, shto vi postavili na forum ia prochitat' ne mogu - bukvi malen'kie.
Лидия
постоянный участник
Зарегистрирован: 22.04.06
Откуда: Санкт-Петербург
Рейтинг:
4
Отправлено: 09.03.09 20:43. Заголовок: Псовая охота на Руси..
Псовая охота на Руси
Часть III
НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ АВСТРИЙЦЕВ В РОССИИ, или ЧТО УВИДЕЛ ГЕРБЕРШТЕЙН Сравнительно недавно была обнаружена миниатюра из молитвенника Василия III с изображением собак, которые «обильно одеты удлиненной псовиной, имеют длинные головы, саблевидные длинные хвосты и маленькие острые уши». Глядя на нее, мы имеем возможность воочию убедиться в существовании на Руси борзых собак, «хортовъ», или, по Герберштейну, «курчей», мало чем отличавшихся от современных псовых. Слова же «хорты» или «курчи» с этого времени начали постепенно вытесняться из русского языка новым обозначением породы – «борзые». Всего через несколько лет после приезда в Москву Герберштейна мы встречаем слово «борзая» в ответном послании боярина Г.Ф. Давыдова литовскому канцлеру князю Радзивиллу от 24 марта 1521 г., где содержатся такие строки: «Да прислал еси к нам с своим человеком с Ганком иноходник нерезаной.., да огарь да огарицу и мы тобе приятелю и брату своему за те твои поминки дякуем. А к нам ныне приказал еси с своим человеком з Ганком, чтоб нам к тобе послати пес борзой, да собаку подсоколью, да кречет: и мы к тобе пес борзой и собаку подсоколью и кречета послали с твоим человеком з Ганком...». Одним из последних упоминаний «хортъ» в отечественной литературе, наверное, можно считать подпись: «Хортъ есть собака, в досужестве своемъ и та не одинака» под иллюстрацией в «Букваре» (1692 г.) иеромонаха Московского Чудова монастыря Кариона (Истомина), после чего старинное русское слово вышло из употребления, вернувшись в обиход гораздо позднее, уже для обозначения гладкошерстных борзых собак, в то время как в ряде других славянских языков оно сохранило свое прежнее значение по сей день. Между тем псовая охота на Руси продолжала развиваться своим чередом. Так, пребывание великого князя Василия III в отъезжем поле у села Колпь неподалеку от Волока Ламского (ныне – г. Волоколамск Московской обл.) служит иллюстрацией широчайшего распространения псовой охоты в тогдашнем русском государстве: «Тогда же князь велики великою нужею выеха со князем Андреем Ивановичем на поле с собаками, и поездиша мало, токмо две версты от села, и возвратишася в Колпь». (Государь вынужден был прервать охоту из-за внезапно поразившей его болезни, стоившей ему впоследствии жизни.) При Иване Грозном «...приезжал от государя к литовским послам псовник с государским жалованьем от государевой потехи – с зайцами». Отсылки к псовой охоте превращаются в употребительные речевые обороты. В первом «Послании» (1564 г.) Грозного бежавшему в Литву князю Андрею Курбскому есть такое охотничье сравнение: «На заец потреба множество псов, на враги же множество вои (т.е. – войска – А.О.)». Еще характернее звучат слова царя в письме к воеводе Василию Грязному, попавшему в плен к крымским татарам: «Ты думал, что в объезд приехал с собаками за зайцами, но крымцы самого тебя в торок завязали». Учреждая в 1565 г. печально знаменитую опричнину, Грозный распорядился приписать к «государеву опричному двору и обиходу» – «конюхов, псарей и всяких людей, к делу охоты потребных». В марте 1605 г. Борис Годунов пишет Ионе, игумену Антониева-Сийского монастыря, в котором содержался отец будущего основателя династии Романовых, насильственно постриженный в монахи будущий патриарх Филарет (Федор Никитич Романов): «А живет старец Филарет не по монастырскому чину, всегда смеется неведомо чему и говорит про мирское житие, про птиц ловчих и про собак». Русских борзых и атрибуты псовой охоты получают в подарок иностранные послы и государи сопредельных и дальних стран (например, широко известные дары Бориса Годунова персидскому шаху Аббасу в 1600 г., причем борзых отправили шаху по личной просьбе Годунова). Что же до заимствования русскими в соседних странах охотничьих собак, то у нас есть возможность познакомиться со «статейным списком» (посольским отчетом) посла Василия III В.Племянникова, отправившегося в ноябре 1517 г. вместе с Герберштейном ко двору Максимилиана I и возвратившегося в Москву в июле 1518 г.: «И Максимилиан сам же говорил: брат наш дражайший, Началник и Государь всеа Руси, ездил на свою потеху в поле, а нашего посла Жигимонта (Сигизмунда Герберштейна – А.О.) на ту свою потеху с собою имал и в великой чти (чести – А.О.) дръжал; и пожаловав, отпустил: и мы Господу Василию, Началнику и Государю всеа Руси, брату нашему дражайшему, на том дякуем. А хотим брату своему подобное учинити: вас, его послов на нашу потеху имати, и что будет от нашие потехи брату нашему угодно, от соколов наших, или от собак, или от иные наши потехи, и мы то хотим к брату своему посылати. А и вам будет что угодно от нашие потехи, и мы и вам за то не стоим». Как мы знаем, никаких просьб о присылке собак и ловчих птиц от Василия III не последовало. Зато еще год назад ко двору датского короля Христиана II из Москвы отправились послы со своими русскими аборигенными борзыми собаками, да и сам Герберштейн увозил на родину сани с «...двумя собаками, подаренными мне великим князем», а его коллега – «Мартин Гилиг (Gilig), портье (Portier) Его королевского величества, испанец, раздобыл в Москве суку». Все эти источники свидетельствуют о распространении исконной русской охоты как раз в то время, когда, по мнению Кишенского – Сабанеева и их последователей, псовая охота на Руси лишь зарождалась, когда только начиналась пресловутая метизация мифических борзых «казанских татар», полученных после взятия Казани 1552 г., с местными собаками! Какие же «факты» дали основания Кишенскому – Сабанееву, а вслед за ними и И.Б.Соловьеву придерживаться подобной точки зрения? «Присутствие татарского царевича и татар на охоте, описываемой Герберштейном, может служить указанием на то, что она еще не была достаточно усвоена русскими и требовала руководителей». Кроме того, kurtzi – «...это восточные вислоухие борзые, имевшие длинную шерсть только на ушах и правиле, и именно куртинки, т.е. курдские борзые – название, сохранившееся за азиатскими борзыми до последнего времени». А вот соображения И.Б. Соловьева: Герберштейн «...описывает парадный выезд великого князя московского Василия III на охоту под Можайск. В княжеской свите были многочисленные псари с меделянскими собаками и коуци – стройными и легкими собаками с пушистыми хвостами и ушами. Руководителем псовой части охоты был татарский хан Шиг-Алей. Опираясь на это утверждение, можно сделать вывод о том, что псовая охота была для русских новостью. Можно смело предположить также и то, что, в свою очередь, татарская знать переняла манеру ловчей охоты с борзыми собаками у арабов, часть владений которых была захвачена татаро-монголами еще в XIII в. Приведенные ими на Русь коуци, безусловно, были дальними родственниками современной салюки, близкими родичами тазы, встречающимися и в наши дни на огромных степных и горных территориях Средней Азии». Вот, собственно, и все аргументы. Но если автора первой цитаты можно упрекнуть лишь в недостаточном владении источниками и, быть может, в излишней предвзятости в попытке привязать факты к версии, озвученной ранее Н.П. Кишенским, то автор второго высказывания, судя по всему, вовсе не пользовался первоисточниками (отсюда странные ошибки в передаче слова kurtzi и перенос места проведения охоты из подмосковного села Воробьево в Можайск), да и сверять свою версию с другими книгами по отечественной истории счел обременительным. Начну с того, что ни Марко Поло, ни Плано Карпини, ни другие европейцы, посетившие Монголию в Средние века, ни словом не обмолвились о существовании у тамошних ханов псовой охоты, подробно описав при этом охоту соколиную и загонную. Не встретим мы таких упоминаний и в русских летописях, и в монгольском «Сокровенном сказании» (1240 г.) – древнейшем литературном памятнике монголов. Собственно, отсутствие псовой охоты у монголо-татар оспаривать невозможно, поэтому Н.П.Кишенский (у которого Сабанеев и позаимствовал гипотезу о происхождении русских борзых и гончих) делает столь же смелое, сколь и нелепое предположение: борзых монголо-татары захватили по пути, во время завоевательных походов по землям, населенным арабами. Исходя из этого, монголо-татары в течение многих десятилетий разводили восточных борзых в Казанском Царстве, причем заботясь о притоке свежих кровей («...эти собаки никогда не были многочисленны и сохранялись от вырождения только свежею кровью южных борзых»), а уж потом, после окончательного разгрома Казани ратью Ивана Грозного в 1552 г., эти борзые стали смешиваться с местными собаками. Вызывает искреннее недоумение следующее соображение Сабанеева: «...татарская борзая, как смешанная порода, оказалась слабее северной чистопородной и чистокровной ловчей собаки и только придала ей большую легкость, стройность и красоту». Если существовали местные чистокровные и чистопородные ловчие собаки, то к чему вообще разрабатывать «татарский след»?! И почему поздние читатели Кишенского – Сабанеева будто сговорились не замечать этого весьма существенного противоречия?! Мнения о «руководстве» Шиг-Алеем (правильнее – Шиг-Али) псовой охотой Василия III выглядят не меньшим абсурдом. Отец «руководителя» Шейх-Авлияр бежал из Астрахани на Русь в 1502 г., а Шиг-Али родился в 1506 г. Большая часть жизни «руководителя охоты» прошла в рязанском городке Касимове. К моменту «руководства псовой частью» Шиг-Али едва исполнилось 20 лет, из которых он «царствовал» в Казани около трех лет, будучи посажен на престол в 13-летнем возрасте самим Василием III. Шиг-Али был правителем-марионеткой, явным ставленником Москвы и в Казани воспринимался, да и являлся по сути, чужеродным элементом, проводником русской политики и идеологии. Едва ли он мог стать проповедником татарской национальной охоты, даже если бы таковая и существовала. То, что Василий III разрешил первым травить зверя Герберштейну и Шиг-Али, говорит лишь о том, что оба они присутствовали на великокняжеской охоте в качестве гостей. С такой же долей вероятности мы могли бы утверждать, что и сам Герберштейн прибыл в Москву не с дипломатической миссией, а для обучения великого князя охоте на европейский манер! Да и вообще нет никаких оснований думать, что восточные завоеватели хотя бы гипотетически могли служить распространителями каких-либо культурных ценностей, к каковым, без сомнения, принадлежит и псовая охота. Член-корреспондент РАН директор Института российской истории РАН А.Н. Сахаров справедливо отмечает: «Ни в законодательстве, ни в общественной мысли, ни в литературе, ни в живописи нельзя заметить ничего такого, что было бы заимствовано у монголо-татар. Вернейший показатель в этом отношении – оценка монголо-татарского вторжения и ига самим народом. Все, что нам известно об устном народном творчестве ХIV–ХV вв., совершенно определенно и категорически свидетельствует о резко негативной оценке, данной народом монголо-татарскому вторжению и игу». Здесь будет уместно отметить еще одно дополнительное подтверждение отечественному происхождению псовой охоты. В ее терминологии, наименованиях должностей служащих и т.п., равно как и в описании борзых и гончих собак, мы не встретим ни одного заимствованного из других языков слова, только исконно русские древние слова! В то время как все заимствованные у других народов (и прежде всего – у тюркоязычных) явления и предметы получали на Руси, как правило, иноязычные наименования. Прекрасным тому примером будет слово – «аргамак», привнесенное с Востока и стойко закрепившееся в русском языке для обозначения восточных пород лошадей. Отметил это в своих «Записках» и Герберштейн, не забыв упомянуть об иностранном происхождении этой породы лошадей: «Тогда там были лошади государя, не так много и не такие красивые. Ведь когда я участвовал в подобной забаве в первое посольство, то видел гораздо больше лошадей и красивее, в особенности той породы, которую мы называем турецкой, а они – «аргамак» (Argamak, Argamaklen)». Думается, этого рассказа достаточно, чтобы сделать простой вывод: «Записки» Герберштейна никак не могут служить доказательством заимствования русскими князьями псовой охоты от монголо-татар. Напротив, из них совершенно ясно, что изрядно поездивший по миру имперский дипломат увидел в Московии совершенно уникальную, ни на что доселе им виденное не похожую охоту и совершенно незнакомых, особенных собак. Остается лишь сожалеть о том, что семь статей Сабанеева (это все, что он написал о борзых) перевесили в умах некоторых читателей принятое известными историками, литераторами и охотниками мнение о том, что на Руси испокон веков существовала своя исконная псовая охота со своими аборигенными породами охотничьих собак.
Зарегистрирован: 22.04.06
Откуда: Санкт-Петербург
Рейтинг:
4
Отправлено: 09.03.09 20:49. Заголовок: Псовая охота на Руси..
Псовая охота на Руси
Часть IV
ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС Если вопрос о существовании к XVI столетию в московских пределах псовой охоты можно считать закрытым, то со временем появления отечественных аборигенных пород борзых нам еще предстоит разобраться. Начнем с того, что вопрос о прародине борзых собак до настоящего времени остается открытым. Тем не менее, по словам крупнейшего отечественного биолога академика С.Н. Боголюбского (1885–1976), «решительно сказать, произошли ли евразийские борзые от африканских или они возникли независимо из других родоначальных форм, пока нельзя». Это мнение не противоречит свидетельству из «Истории описания собаки» Л. Бекмана (1895), утверждавшего, что крупные борзые были главными охотничьими собаками скандинавов, упоминания о которых содержатся еще в балладах Оссиана (III в. н.э.). Разрабатывая тему эволюции домашних собак в Европе, Бекман писал, что норманны держали, кроме стай гончих, сотни борзых собак, носящих название greehounds, с которыми добывали в лесах Скандинавии большое количество кабанов, оленей и других зверей. Заготовленное мясо шло в качестве провианта на ладьи викингов во время их частых и дальних походов. Слово greehound, схожее с современным английским greyhound, указывает не только на породную принадлежность скандинавских собак, но и на то, что будущее название британской породы и сами собаки, возможно, имели изначально скандинавское происхождение. Интересно, что судя по дошедшим до нас изображениям в старинных британских хрониках XI–XII вв. английские борзые, несомненные потомки скандинавских, имели облик, сильно отличающийся от современных дирхаундов и грейхаундов. Но откуда борзые пришли в леса Скандинавии? Профессор Санкт-Петербургского университета член-корреспондент Академии наук А.А. Иностранцев (1843–1919) детально описал стоянку древних племен времен бронзового века в районе Ладожского озера, случайно обнаруженную рабочими при строительстве Ново-Ладожского канала. Им были выделены и описаны фрагменты костей двух видов древних собак, резко разнящихся друг от друга. И если первый вид был фактически идентичен собаке «швейцарских свайных построек», то второй, встреченный учеными впервые, более походил на современных борзых, доселе в Европе не встречавшихся. Подробный анализ сенсационных находок провел один из основоположников антропологии президент Общества любителей естествознания, академик, почетный член Академии наук Д.Н. Анучин (1843–1923). Согласно его исследованиям, обнаруженные кости доисторических собак принадлежали пятнадцати особям и датировались примерно между «датскими кухонными остатками» и «швейцарскими свайными постройками». Помимо костных останков, схожих с собаками «свайных построек», Анучиным встречен неописанный ранее вид, отличавшийся «главным образом, несколько большим ростом, более сильным сложением, менее вогнутым профилем, большим расширением черепа к заду». Далее Д.Н. Анучин характеризует находку как «еще одну породу собак – более рослую, чем все предыдущие, и по строению своего черепа близко подходящую к крупным борзым настоящего времени... По всем вероятиям крупная борзовидная собака бронзового века появилась вместе с арийцами, явившимися в Европу около этого времени». Наряду с останками крупной борзовидной собаки найдены были и фрагменты скелетов собаки промежуточной формы, происшедшей, вероятно, от смешения крупной собаки ариев с более мелкой, до нее существовавшей в Европе аборигенной породой, схожей с ныне существующими гончими и легавыми. Но, сколько мог судить Анучин по изменениям костей черепа, собака промежуточной формы сохранила большую склонность к крупной борзовидной собаке бронзового века, что заставило ученого предположить преобладание арийской собаки над местной породой при их скрещивании между собой. Это позволило сделать вывод: борзовидная собака древних арийцев, несомненно, была более древней и более прочно установившейся породой, чем собака каменного века, ранее обитавшая в Европе. Завершая описание борзовидной собаки древних ариев, Д.Н. Анучин отмечает: «Из всех приведенных данных можно заключить, что крупная древнеладожская порода собак имела хорошо развитое чутье, отличалась сильными схватными мышцами и была превосходно приспособлена (!) к быстрому бегу. Другими словами – эта порода соединяла в себе все главные качества, необходимые для успешной охоты за крупными дикими зверями». Правда, Д.Н. Анучин, говоря о появлении собаки «вместе с арийцами, явившимися в Европу около этого времени», не учитывает одного немаловажного аспекта. Известно, что предками всех европейских (в том числе славянских) и частично азиатских народов были так называемые арийцы или арии (арьи). Существуют две гипотезы исходного расселения ариев: европейская и азиатская. Согласно первой, родиной ариев была страна в Восточной Европе, по второй – страна, расположенная между Гималаями и Каспийским морем. Исследователь древнеиндийского эпоса Б.Г. Тилак в 1903 г. опубликовал книгу «Арктическая родина в ведах». По его мнению, такие древнейшие памятники литературы, как «Ригведа» и «Авеста», созданные более чем за 3 тысячелетия до н.э., рассказывают о жизни ариев в местности, где бывают долгие летние дни и долгие зимние ночи, видна Полярная звезда и северное сияние. Там много лесов и озер, находятся священные горы, которые делят землю на Север и Юг, а реки – на текущие к северу и текущие к югу. Исследователями происхождения культуры северной Руси обнаружено более 500 топонимов, корни которых сохранились в санскрите. Так, река, текущая в Южное (Каспийское) море, называется Рга (Ра, Волга). А та, что впадает в Северное (Белое) море – Двина (на санскрите: «двойная»). Двина в действительности получается от слияния двух рек: Юга и Сухоны. Священные горы из древнеиндийского эпоса очень похожи по описанию на главный водораздел Восточной Европы – Северные Увалы, которые дугой пролегают от Валдая до Полярного Урала. Следует отметить, что температура воздуха на побережье Ледовитого океана была в то время на 12 градусов выше, чем сейчас. Глобальное изменение климата (похолодание) заставило значительную часть арийских племен искать более благоприятные для жизни территории на западе и юге. В Центральную Европу ушли племена германцев. Другие обжили Средиземноморское побережье Европы, достигли Атлантического океана. Часть ушла на Кавказ и далее на юг и юго-восток, достигнув пределов северо-западной Индии. Племя русь (русов, ругов) оказалось на юго-востоке Балтийского моря. Следует отметить, что слово «Русь» может происходить от санскритского слова «русья», что означает «светлая», «святая». Для читателей может быть небезынтересен тот факт, что арьи, придя в Индию, использовали бересту для изображения магических знаков или богов. В более поздние века береста была использована в Кашмире для записи «веды ведовства», т.е. «Атхарваведы». Не знаю, как у вас, но у меня сразу же возникают ассоциации с другими берестяными грамотами – новгородскими. После всего сказанного появление ископаемой собаки Иностранцева в пределах Северо-Западной Руси и наличие ее прямых потомков – нормандских борзых в Скандинавии и дирхаундов с ирландскими волкодавами на Британских островах уже не покажется таким странным. Более того, если принять за основу европейскую гипотезу расселения арийских племен, то мы можем смело говорить о том, что собака Иностранцева была аборигенной восточно-европейской породой. Другое дело, что, говоря о русской псовой борзой или ее британских сородичах, мы все-таки не должны считать их тождественными общей предковой форме – арийским собакам. Прошедшие тысячелетия, различия в геоклиматических условиях и требования к собакам, предъявляемые древними (и более современными) охотниками, несомненно, внесли в экстерьер арийской борзой ряд существенных изменений, однако не до такой степени существенных, чтобы сделать ее потомков неотличимыми от борзых, пришедших в Европу с Востока. Также мы должны учитывать, что собаки той далекой поры были скорее травильными (ловчими) и использовались в основном для охоты на мелких и средних копытных, а отнюдь не зайцев. Впрочем, перечисляя различные объекты охоты с борзыми в России, Н. Реутт в 1846 г. говорит не только о привычных нам зайцах, лисицах и волках, но и об охоте на косулей, единичных случаях травли псовыми борзыми оленей, кабанов, рысей и даже медведей. Много позже, по случаю победы над печенегами, одержанной Ярославом Мудрым, на месте самой страшной сечи был выстроен храм в честь святой Софии, расписанный альфреско византийскими мастерами. Две лестницы, ведущие на хоры, были покрыты росписью, изображающей сцены княжеского суда, народных увеселений и княжеской охоты. По мнению Н.И. Кутепова, «все эти изображения можно разделить на две группы. Одни из них представляют саму охоту на разных зверей: пешую охоту с собакой на белку и кабана, конную охоту на медведя и лютого зверя, охоту с борзой за оленем и соколиную охоту на зайца». Правда, нужно отметить, что изображения эти, в силу своей каноничности, выполнены более чем схематично. Однако мы не имеем никаких оснований не доверять свидетельству французской хроники XI в., упомянувшей в числе даров, полученных французским королем Генрихом I от великого князя киевского Ярослава Мудрого, на дочери которого – Анне Генрих был женат, трех «высоких, одетых длинной шелковистой шерстью» собак – серого и черного кобелей с золотистой сукой, весьма напоминающих по приведенному описанию псовых борзых. Кстати, современный исследователь истории породы во Франции Доминик Фере напрямую связывает появление псовых борзых на своей Родине с именем Анны Киевской. Продолжали охотиться и потомки Ярослава. Его внук – Владимир Мономах слыл среди современников страстным охотником, подтверждение чему мы встретим в «Духовной» этого князя: «И в ловчих ловчий наряд держал, и в конюхах, и о соколах, и о ястребах <заботился>». Охотились киевские князья не только в окрестностях Пскова (Игорь) или Чернигова и Турова (Мономах), но и поблизости от самого Киева, где были выстроены загородные увеселительные дворы, куда выбирались для краткой охоты «глумства ради». Еще более любопытно свидетельство Д. Иловайского, считавшего, что «весьма вероятно, что здесь (г. Любеч, 1097 г.) действительно содержалась большая псовая охота». И тем не менее у читателей не может не вызывать сомнений отсутствие упоминаний в летописях и хрониках привычного нам названия породы. Здесь стоит еще раз вспомнить, что собственно слова «борзые» для обозначения пород собак в то время в языке народов, населявших пределы Киевской и Новгородской Руси, еще не существовало. Прилагательное «борзый» использовалось до XVI в. лишь для обозначения быстроты коней. Но наряду с этим мы встречаем уже знакомое нам слово «хортъ» или «хрътъ», означающее борзую собаку, ловчего пса. Так, в вошедшей в сборник А.Н. Афанасьева сказке «Иван Быкович» есть строки: «Едет Чудо-Юдо; вдруг под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт ощетинился. Чудо-Юдо коня по бедрам, ворона по перьям, хорта по ушам: «Что ты, собачье мясо, спотыкаешься? Ты, воронье перо, трепещишься? Ты, песья шерсть, щетинишься?» И «хорты на мелкие части его разорвали». Как видим, слово «хорт» дошло до собирателя фольклора середины XIX в., не изменив своего изначального значения и звучания. И это при том, что сюжет сказки глубоко архаичен и является результатом поздней переработки одного из древнейших индоевропейских (арийских) мифов. И наконец, процитируем историка и археолога академика Б.А. Рыбакова, так описавшего обнаруженные в составе Белевского клада (название от места находки – г. Белева Тульской обл.) височные кольца (XII в.): «Hа белевских кольцах собаки на месте коней встречены четыре раза, но, кроме того, есть четыре височных кольца, на которых изображено удвоенное количество собак-хортов: позади каждой собаки, стоящей на линии «горизонта», с внешней стороны дужки (там, где на стандарте размещали солнечное колечко) помещена фигура еще одной собаки, завершающая кружевной бордюр». Но прежде чем завершить разговор о хортах, сделаю небольшое отступление от нашей темы, адресуя его тем, кто с завидным упорством продолжает видеть в старинном русском слове «хорт» некие польские или другие западные корни. Если мы, русские, можем гордиться тем, что в запасниках нашей РНБ в Санкт-Петербурге хранится украшенная великолепными миниатюрами пергаментная книга, написанная на старославянском языке, – «Остромирово Евангелие», названное так по имени заказчика – новгородского посадника Остромира, переписанное в 1056–1057 гг. (т.е. и до него на Руси уже существовали книги!), то польский народ, к сожалению, не располагает ничем даже отдаленно подобным. Когда у нас в XII–XIII вв. явилось миру гениальное литературное произведение, созданное на русском языке, – «Слово о полку Игореве», то в Польше той поры еще ни строчки не было написано по-польски! Первой ласточкой национальной польской литературы стал переводной с латинского «Псалтирь королевы Ядвиги», относящийся примерно лишь к 1400 г. В то время как на Руси уже без малого пять столетий развивалась самостоятельная национальная литература на родном языке, первый польский литератор и историк Ян Длугош (1415–1480) пишет свою многотомную «Historia Polonica» на латинском. Польская национальная литература зародилась лишь в XVI в. с появлением первого автора, писавшего на родном языке, – поэта Я. Кохановского (1530–1584). И не стоит приписывать древнему русскому слову какие-то посторонние корни, тем более что «словенеск язык и руськый один... аще и поляне, звахуся, но словенская речь бе».
Зарегистрирован: 22.04.06
Откуда: Санкт-Петербург
Рейтинг:
4
Отправлено: 09.03.09 20:54. Заголовок: Псовая охота на Руси..
Псовая охота на Руси
Часть V
«Похвальный охотник – кобель резов, сам на коне бодр, арапник на руке, нож на бедре, едет – не робеет на любого зверя». «Регул принадлежащей до псовой охоты»
ОБРЕТЕНИЕ ИСТИНЫ Начиная с XII в. появляются упоминания о псовой охоте в сохранившихся археографических памятниках. В 1135 г. новгородцы, раздраженные своим тогдашним князем Всеволодом Мстиславичем, писали ему: «Почто ястребов и собак собра?» По прошествии почти полутора веков (1270 г.) новгородцы обратились теперь уже к брату Александра Невского, Ярославу Ярославичу: «Ты, княже, неправду почто чинишь и многи ястребы и соколы держиши? ...А псов держишь много и отнял еси у нас поле заячьими ловцы...». А вот и еще один летописный рассказ о псовой охоте той поры из апокрифической повести «О зачале Москвы и о князе Даниле Суздальском», включенной в состав позднейших Новгородских летописных сборников: «В лето 6789 (1280 г.) месяца Октября в 29 день... И начали звать князя Данила в поле ездить ради утешения, смотреть зверского уловления (т.е. ловли зверями-псами) заецев. И бысть ему на поле...» Кстати, тот же отрывок говорит и о наличии во времена «князя Данила Суздальского» – сына Александра Невского, будущего князя московского Даниила Александровича, гончих собак: «И злая княгиня Улита... сказала: «Есть у мужа моего пес выжлец...» Если после прочтения грамоты 1135 г. у читателей могли возникнуть сомнения в породной принадлежности собак, служащих, наравне с ястребами, забавой новгородскому князю, то летописный текст 1270 г. полностью их рассеивает. Пожалуй, даже очень большой скептик не решится отнести собак, способных ловить зайца в чистом поле, к какой-либо иной породе, кроме борзых. Страстными охотниками были и потомки Даниила Московского – в княжение Димитрия Донского (1377 г.) за р. Пьяной в нижегородских окрестностях, не страшась нападения ордынцев, «князи и бояре старейшие, вельможи и воеводы, ти все поехаша, ловы деюще, утеху себе творящее, мнящееся яко дома». Начиная с «Духовной грамоты» серпуховского князя Владимира Андреевича (1410 г.) широко употребляется летописцами слово «псарь», впервые встречающееся в летописях 1159 г. Особенно же частые упоминания о псарях относятся к XV в., а в 1504 г. в «Духовной грамоте» великого князя московского Иоанна Васильевича III упоминается уже и княжеская псарня, располагавшаяся поблизости от Москвы в с. Луцинском на р. Яузе. Изображения верховых охотников с собаками можно встретить не только на миниатюрах сравнительно позднего Летописного Лицевого Свода и сохранившегося в двух списках XV в. более раннего (предположительно XIII в.) протографа Радзивилловской (Кенигсбергской) летописи, но и на монетах, так называемых «чешуйках» князей Московского и Тверского великих княжеств XIV–XV вв. Но и в этот раз мы сталкиваемся с уже знакомой проблемой – несмотря на обилие изображений, ни летописи, ни нумизматические памятники по-прежнему не дают нам четкого объективного представления о породах собак, использовавшихся охотниками средневековой Руси. Тут надо учитывать, что в те времена у нас не было письменной традиции освещать какие-либо бытовые подробности. Сказывалось и негативное отношение к собакам и охоте-«лову» православной церкви. «Аще кто не по Бозе живет... ловы творит, с собаками... и всякое дияволе угодие творит... прямо все вкупе будут во аде, а зде прокляты». Кроме того, не существовало у нас и живописи в ее современном понимании, а лишь подчиненная строгим канонам иконопись, с невозмутимой глубиной верования, благочестивым символизмом и наивностью художественных приемов. Мастера-изографы вовсе не стремились реально передавать облик изображаемого объекта. Их задачей было не изображение конкретного собора в том или ином городе, не рисунок конкретной лошади или собаки, а лишь обозначение наличия собора, лошади или собаки. Забегая вперед, замечу, что несмотря на многие весьма подробные текстовые описания псовой охоты и русских борзых, их первые графические изображения появились только во второй половине XIX века! Даже в книге «государева стремянного» А.М. Венцеславского «Псовая охота вообще», вышедшей в свет в 1847 г., мы видим копии западных гравюр, представляющих ружейную охоту на лося, выдру и лишь одну с картиной травли зайца европейскими гладкошерстными борзыми. Поэтому мы вынуждены признать, что реалистичное, более или менее объективное представление об интересующем нас предмете в средние века мы сможем получить лишь из уст посещавших Русь иностранцев, оставивших путевые заметки (например, из знакомых нам «Записок» С. Герберштейна»), или из материалов будущих археологических экспедиций. Первой ласточкой подобного рода исследований стали проведенные весной – летом 2007 г. раскопки так называемого Подола на юго-восточном склоне Боровицкого холма в Московском Кремле, неподалеку от Замоскворецкой (Беклемишевской) башни. По словам старшего научного сотрудника отдела археологии Музеев Московского Кремля Д.О. Осипова, наряду с двусторонней берестяной грамотой, клобучком и путлищами для ловчих птиц и другими находками (всего более 5000), археологи смогли обнаружить в культурном слое рубежа XV–XVI вв. и левую плечевую кость скелета гончей собаки. Будем надеяться, что в скором времени в ученый обиход будут введены и скелеты русских борзых. Первой же достоверно известной отечественной рукописной книгой, повествующей о псовой охоте, стал «Охотничей регул принадлежащий да псовой охоты» (далее – «Регул») с авторским посвящением царю Алексею Михайловичу, составленный «рижским немцем стольником Христианом Ольгердовичем сыном фон Лессиным» в 163(?)5 г. и переведенный на русский язык «смоленским шляхтичем Аркадием Станкевичем». Сразу замечу, что датировка протографа, сделанная на основании двух сохранившихся копий, судя по всему, была выполнена неверно, и вероятнее всего «Регул» следует относить к 1645 или 1675 г. На эту мысль наводят два немаловажных обстоятельства: во-первых, в 1635 г. Алексей Михайлович еще не занял родительского престола, а во-вторых, само появление даты в привычном нам летоисчислении в первой половине XVII в. представляется невероятным. Летоисчисление от Рождества Христова было принято в России лишь при Петре Первом. Ранее же оно производилось от «сотворения мира», т.е. к любой привычной нам дате следовало прибавить еще 5508 лет. Таким образом, 1635 г. автоматически становился 7143, год воцарения Алексея Михайловича (1645) – 7153 и т.д. Кроме того, в допетровской Руси не пользовались арабскими цифрами для обозначения дат и чисел, заменяя их комбинациями символов кириллицы. Все это наводит на мысль, что при одном из многочисленных копирований рукописи «Регула» очередной переписчик не только перевел старинное русское летоисчисление в более привычное ему самому или заказчику, но и ошибся либо с арифметическими расчетами, либо с прочтением старинной датировки в оригинале. Сравним, 7143 г. (1635) – «ЗРМГ» и 7153 г. (1645) – «ЗРНГ», а допустим, 7183 г. (1675) – «ЗРПГ». Отбрасывая версию появления рукописи в 1635 г. как несостоятельную, мы без труда убедимся, что наиболее схожими по написанию являются именно 7153 и 7183 г., которыми я и предлагаю предположительно датировать «Регул». С содержанием «Регула» мы можем познакомиться в двух сохранившихся списках конца XVIII столетия. Один из них, сохранявшийся ранее в архиве графов Паниных, был передан в редакцию «Природы и охоты» основателем и редактором дореволюционного исторического журнала «Русский архив» Петром Ивановичем Бартеневым и опубликован Сабанеевым в № 3–4 за 1886 год. Согласно сообщенной редакцией «Природы и охоты» датировке (сделанной, по всей видимости, самим П.И.Бартеневым), рукопись этого списка (назовем его, как это предлагалось ранее, Панинским) относилась к 1780 г. После публикации в «Природе и охоте» рукопись «Регула» была возвращена в архив Бартенева, из которого впоследствии исчезла. На сегодняшний день ее местонахождение нам неизвестно. Второй список, сохраняющийся в рукописном отделе Российской национальной библиотеки, дошел до нас в составе конволюта, в котором помимо собственно «Регула» содержится еще один памятник отечественной охотничьей литературы – «Книга о порядочном содержании псовой охоты», подаренный предшественнице РНБ – Императорской Публичной библиотеке в 1860 г. известным археографом и библиофилом А.Мясниковым. В связи с чем вполне уместно дать ему название Мясниковского списка. Датируется Мясниковский список 1782 годом. Оба списка – и Мясниковский, и Панинский, содержат ряд отличий друг от друга. Помимо орфографических особенностей и незначительных изменений в заглавии в Мясниковском списке присутствует глава 17-я «О сарных ребрах», отсутствующая в Панинском. Глава о болезнях лошадей (40-я) более чем в 1,5 раза полнее; присутствуют незначительные отличия и в текстах других глав. К огромному сожалению, и Мясниковский, и Панинский списки представляют собой очень плохо выполненную малограмотными переписчиками копию не дошедшего до наших дней протографа, с большим числом позднейших вставок, исправлений и добавлений, не только искажающих смысл произведения, но порой и делая отдельные его места сложными для прочтения. Состоит «Регул» из посвящения царю Алексею Михайловичу и 40 глав текста, рассказывающего об обязанностях ловчего, статях борзых и гончих, порядке ответственности перед владельцем охоты как простых охотников, так и самого ловчего, об умении распознавать достоинства и недостатки собак, принципах собаководства и ветеринарии. «Регул принадлежащей до псовой охоты» содержит в себе и первое описание псовых борзых, фактически ничем не отличающееся от более поздних аналогичных документов XIX–XX вв., в том числе и от ныне действующих стандартов породы. Описаний никаких других пород борзых собак в «Регуле» не содержится. Автор «Регула», подытоживая свой, накопленный к 63 годам охотничий опыт, пишет: «голова сухая и продлинновата без перелома, щипец ту же длинность имеет; без подуздины; зазор – навыкате; степь или наклон – облая; о соколке неописую; ноги передние – прямые, без поползновения; также и задние; а правило – длинное, в серпе; псовина и лисы – в подобие вихров; длинная псовина висящая какая бы шерсть ни была наподобие кудели... ногти как у передних ног, так и у задних ног – короткие и крутые, чтоб так как башмаком стучать должна, притом же ноги (как) передние, так и задние – сухие; о степи не описываю – облая или шатровая; а доказываю только о ребрах и о черных мясах: чтобы черные мяса – крутые, отвислые вподрез; если у кобеля – и подборы тонкие внатуге, притом, чтобы отвислые; а если у сучки – примечать черные мяса тем мне кажется лучше, продлинноваты и к тому же и крепкие мочи... Быть крепкому, как в заду, так и в переду широку, между крестцов чтоб четыре пальца свободно укладывались; ребра – низкие, свислые, притом же – плотные; при всех этих примечаниях кобелю должно наперед упасть, а суке должно быть в колодке». Мало чем отличается (за небольшим исключением) от сегодняшней и терминология, употребляемая автором «Регула»: «У гончей собаки называется хвост – гон или серпало, а рыло называется – чутьем; у борзой называется правилом – хвост, а глаза – зазор, ноги передние называются – лапа (до сустава), а от сустава до колена – цевка, а от колена до степи – мышка, а задние ноги от начала ногтей называются – зацепы, как у задних, так и у передних, а от задних ногтей до сустава называются – пазанок, а от сустава до колена называется – сальце, а от колена кверху – черные мяса; а что под пахом перепонка у кобеля называется это – подборы, а у суки это – помочи; степь называется – это наклон у кобеля, а у суки не наклон, но степь, а у гончей собаки называется не зазор, но глаза». Завершая рассказ об этом замечательном памятнике русской охотничьей литературы, мне хотелось бы процитировать взятое из текста «Регула» описание идеального настоящего псового охотника: «Похвальный охотник – кобель резов, сам на коне бодр, арапник на руке, нож на бедре, едет – не робеет на любого зверя». Хочется также отметить, что позднейшие умозаключения А.П. Мазовера о том, что «в первом труде о псовой охоте на Руси, «Регуле принадлежащем до псовой охоты», написанном фон Лессингом (1635 г.), автор говорит, что русские борзые собаки произошли от западных хортов и татарских борзых (вероятнее всего, восточных борзых)», – совершенно беспочвенны, поскольку подобных слов в «Регуле» попросту нет и никогда не было! Вне всякого сомнения, появление в середине – конце XVII в. произведения, призванного «регулировать» организацию псовых охот, убедительно доказывает нам, что этот вид охоты находился вовсе не в зачаточном первобытном состоянии, а уже достиг к тому времени в пределах Московской Руси широчайшего распространения и расцвета. Недаром в 1686 г. молодой царь Петр Алексеевич, защищая поля подмосковных землевладельцев от напрасной потравы многочисленными псовыми охотниками и стараясь сохранить в лесах и полях диких зверей, был вынужден выпустить указ со словами: «Около Москвы в ближних местах с людьми своими по полям и в них с псовой охотой чтоб не ездили».
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 115
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
! А если вам не трудно может Вы нас еще , чем нибудь побалуете ? 
- участник сейчас на форуме